Первые детские ассоциации связаны с таджикским городом Исфара, где не было зимы. В самом начале весны расцветали сады. Бело-розовое море цветущих яблонь, слив, вишен завораживало. На нектар слетались насекомые, поэтому ходить в сады мы, малышня, остерегались. Нам хватало и улицы, где главной прелестью была пыль, которая из-за отсутствия дождя превращалась в пух. Когда мы баловались, дрались и пыль густой завесой окутывала нас, обязательно кто-то из соседей кричал: «Опять войну затеяли, безобразники!». Переговариваясь на сложном наречии, где смешались русские, узбекские и таджикские слова, мы разбегались.
Безмятежное детство закончилось с момента, когда мама пришла с работы раньше обычного, взяла меня за руку и сказала, что началась война, фашистская Германия напала на Советский Союз.
— Они подрались? — наивно спросила я. А позже поняла, как «дерутся» страны…
Осенью сорок первого я пошла в школу, которая размещалась в нескольких домиках. В прежней был госпиталь. На первом уроке нам рассказали о войне, о том, что мы должны теперь жить по законам военного времени.
Вскоре в наш небольшой городок стали поступать раненные с фронта. Медицинский персонал не справлялся, и местные женщины стали помогать ухаживать за ними. В городе среди базарной площади установили столб с чёрной тарелкой – радио. Оно было единственным вестником с фронта. Начинались вести ближе к 12 ночи. К этому времени очень много народа собиралось на площади, приезжали даже из далёких кишлаков. Когда начинал говорить Левитан, все старались быть ближе к радио. Но всё равно слышно было плохо. Однажды объявили: фронту нужен цветной металл. В тот же день люди понесли самовары, ковши, такой горы оловянной и медной посуды больше никогда не видела. И наша семья рассталась со своим «богатством» – большим медным чайником.
Вскоре все предприятия стали работать на войну. Наш консервный завод отправлял на фронт составами свою продукцию. Предприятие «Ташсельмаш» в Узбекистане стало выпускать оружие и гильзы для снарядов, текстильный комбинат – производить хлопчатобумажную ткань для нужд фронта.
Мы, школьники, шили кисеты, наполняли их махоркой, выпрашивали у родителей тёплые носки и всё отправляли на фронт бойцам.
Позже стали привозить в наш городок эвакуированных детей. Они были истощёнными, напуганными, молчаливыми. Их размещали в специально подготовленные детские дома, а учились они с нами. Они очень скучали по родным и часто плакали… Невозможно забыть, как узбекская семья приняла в свой дом много детей. После войны некоторых нашли родители. И в нашем доме появилась эвакуированная семья из блокадного Ленинграда: женщину и двух девочек привела с вокзала наша мама. Мы узнали об ужасах, которые пережили люди в осаждённом городе.
Хотя мы были ещё маленькими, нам преподавали военное дело. Уроки вёл фронтовик, у которого не было кисти руки, и он хромал. Помню, он рассказывал нам, как устроена граната…
Окончив семь классов (жили уже в Ташкенте), я поступила в профессиональную техническую школу учиться швейному делу. Хотя мама отговаривала, хотела, чтобы я закончила среднюю школу. Но верх взяли доводы учителей о необходимости поскорее получить нужную профессию и принять участие в восстановлении страны после военной разрухи. Первые три месяца мы, первокурсники, трудились на сборе хлопка. Было невыносимо тяжело, но мы понимали, что наш труд необходим и старались перевыполнять задания. А нормой было – 35-40 кг хлопка в день. Очень болели руки и спина… Но запомнились не все эти тяготы, а чувство гордости за то, что мы, совсем ещё юные, помогаем своей Родине.
