Известный российский журналист и писатель Игорь ШУМЕЙКО родился в Находке. Его отец Николай Прохорович в 70-х годах работал директором жестянобаночной фабрики. Сейчас они живут в Москве.
Он — автор многочисленных книг, среди которых «Краткий курс фальсификации истории», «Гитлеровская Европа против СССР», «Голицыны и вся Россия», «Десять мифов об Украине», «Десять мифов о русской водке», «Вторая мировая. Перезагрузка». Лауреат нескольких государственных литературных премий.
Сейчас он закончил книгу «Таков – Дальний», которая, возможно, выйдет с другим названием, так как её выпуск согласовывается с издателем. Это произведение — об истории и развитии Дальнего Востока. В сентябре 2010 года с целью сбора материалов Игорь Шумейко побывал в Находке, свои впечатления о посещении которой он описал в 20-й главе книги. С разрешения автора «НР» публикует ее с сокращениями.
Малая родина и малая история
… Первые годы моей жизни прошли в доме номер 9 по улице Чапаева. Две комнаты в этом деревянном двухэтажном бараке получил мой отец, приехавший молодым специалистом на строившуюся ЖБФ. Дощатый туалет был во дворе, метрах в 15. Следующий дом с началом японских командировок отца мы получили в тихом районе Токио, другую половину коттеджа занимала японская семья. Прекрасно помню бурную радость «побывок» — периодических возвращений на Чапаева,9. Мне-то было еще все равно, но радость родителей передавалась, индуцировала и мой восторг. Родственники съезжались глянуть на лихо выдвинувшегося моего отца… Меня уже не передают кульком с рук на руки, а усаживают под фотовспышки с дядьями. Застолья, хоровод друзей, раздача диковинных для 1959 года заграничных «штучек», рассказы. Потом еще несколько раз слышал, как отец в разговорах, приближавшихся к барачной или просто к строительной теме, убежденно хвалил наш чапаевский дом: «Хороший, очень хороший был проект. Теплый такой!». Видно, это надо было намерзнуться по общагам…
В 1964 году мы переехали на улицу Гончарова. Коттеджи на ней и на прилегающей улице Лермонтова занимали начальник порта, капитаны, как наш сосед Литвинов, крупных судов, приписанных к порту, директор судоремонтного завода, бывший начальник «Дальстроя» пенсионер Виноградов — вот кто бы мне помог составить картину тогдашнего взлета Дальнего Востока и Находки, за 10 лет ставшей по мощи вторым портом СССР. Те находкинские коттеджи построили не раз уж упоминавшиеся в книге пленные японцы. По проекту, как оказалось, — точному подобию того токийского модерна, в котором мне тоже довелось для сравнения пожить. Вся планировка — по их, японскому какому-то варианту «фэн-шуя». С красивой оградой, гаражом и сараем во дворе — всё в комплекте, «под ключ»…
Где-то в году 2008-м сын показал мне хитрую компьютерную программку в «Гугле», выдающую по запросу на экран картинки аэрофотосъемки любого участка Земли. Несколько дней я восстанавливал карту Находки, своего второго участка. Сбегающие к морю гряды сопок делят город на своеобразные анклавы, участки, соединяемые петляющим у самого побережья Находкинским проспектом. Я был просто уверен, что чапаевский квартал деревянных бараков давно снесли, но экран ноутбука упорно рисовал данные свежей космической фотосъемки: параллельно и выше Находкинского проспекта эти шахматные квадратики. Разрешение вопроса оставил на случай, если доведется увидеть свою малую родину.
И вот этот случай. Сорок лет спустя подъезжаю к Находке. Выгрузившись из электрички на станции Тихоокеанская, я, наверное, вызвал легкое раздражение у стайки таксистов и частников своим долгим озиранием и медленными ответами. Но не знаю, их реплики я слушал так же рассеянно. Разобрав всех приехавших, они разлетелись, а из-за стоявшего на отшибе «Ниссана» дядя, похожий на подрабатывающего преподавателя вуза (а значит, и на меня), окликнул: «Давно в Находке не были?».
Свой «библейский» срок я называть и не стал, попросив довезти до какой-нибудь гостиницы. После, бросив там вещи, я полетел в старую часть города, к своему второму участку… У мореходного училища, где когда-то преподавала моя мама, я сошел и поднялся к своей чапаевской делянке.
Все на месте. Посчитаете это застоем, заброшенностью Приморского края, скудостью, но весь квартал твердо стоял в своем шахматно-шашечном порядке, из двенадцати бараков только два были «приговорены»: запустение, пыльные мертвые окна. Остальные где-то «подшиты» толем, а в нескольких, в том числе и нашем, №9, — стеклопакеты!
У крыльца «нашего» дома, возле новенькой «Мицубиси», парень лет десяти. Несколько минут он наблюдал мои шпионские манипуляции, потом все же спросил: «А что это вы тут всё снимаете?» — «Да знаешь, парень, я жил тут. Только давно очень». Вот тогда-то он и одарил меня уникальной, совпаденческой новостью: «А нам позавчера туалет провели!».
Я пощелкал еще своим Canon-ном, перебирая все возможные ракурсы, и пошел к следующим памятным местам. Обошел школу. Шестая сохранилась просто изумительно, только один из шаров у парадного крыльца (по этим цементным шарам вы легко опознаете все школы, ровесники нашей, во всем СССР) упал с постамента, но укатился недалеко. Аккуратным октябренком я фотографировался возле него. Потом уже, скорее, начинающим хулиганчиком забирался и прыгал с него на клумбу. Удаль была в том, что при слабом толчке можно было недолететь и вместо «мягкой посадки» врезаться в окантовочные кирпичи. Момент для прыжка я выбирал, когда по ступенькам начинала подниматься Лена из нашего 3-Г класса.
Ну и самая дрожь волнения обуяла меня при повороте на свою улицу Гончарова. За сохранность домов не беспокоился нимало: уж если уцелели чапаевские дощаники!.. Но сама ответственность, величина жизненного интервала! Сорок лет! Какой-то экзамен чувств, выверка линии судьбы. Казалось, я обязательно должен оглядывать все знакомые закоулки, замерять и запоминать свои чувства, оттенки…
Ко многим коттеджам понаделали пристроек. Один из хозяев (наверняка тут сменились и поколения, и целые «геологические эпохи») прилепил коробку, эдак… 10 на 10, то есть превышающую «исходник», но, трогательная деталь, и на своей пристройке пустил по второму этажу орнамент, продолжил строчку японской лепнины.
В «нашем» доме на Гончарова,13, жили именно те люди, которым мы и передавали жильё в июне 1970-го. Узнать друг друга мы вряд ли могли, хотя и виделись тогда немало раз… Хозяева, ненастойчиво, совсем мельком взглянув на раскрытое журналистское удостоверение, переспросили пару раз: «Николая Прохоровича Шумейко… это ты будешь — сын? Или внук ему?». И впустили меня на участок, а потом даже и в дом («А здесь у вас стояла…», «А здесь была…», «А здесь…»), даже разрешили пофотографировать.
Шепчугов-Находкинский
Фрагменты из краеведческих, исторических трудов Павла Ивановича Шепчугова появлялись в моей книге, теперь представлю и автора. Меня с ним познакомили наш классик Валентин Григорьевич Распутин и главный редактор журнала «Дальний Восток» Вячеслав Сукачев. Сказали: есть в твоей Находке один не совсем обыкновенный адвокат, подвижник — все деньги вкладывает в книги, помогает местной культуре, писателям. Собрал самую большую частную библиотеку на всём Дальнем Востоке… Долгое время мы с Павлом Ивановичем переписывались, а в этот мой сибирско-дальневосточный вояж познакомились и лично. Книги Шепчугова очень помогли мне. Но даже и вне всяческих исторических цитат он сам по себе — и История, и Тенденция.
В Находку Шепчуговы переехали из Забайкалья. В общем-то, рядом, тоже ведь у нас, на Дальнем. Но по европейским примеркам (опять подхожу к глобусу сына, замеряю) — как от Москвы до Рима… Когда-то герой войны Иван увез девушку из города Нерчинск на таёжный прииск Быстрая, и через столько-то там лет родился Павел, четырнадцатым ребенком в их семье. Физически мощного парня, боксера, по комсомольской путевке направили в милицию. Его неукротимый дух, обостренное чутье на несправедливость со временем привели к серии конфликтов с начальством. Далее он успешно директорствовал — поднял «лежачий» колхоз. В «лихие 90-е» приехал к друзьям в гости, к морю. И, к большой удаче для Находки, очень полюбил этот город.
Работает адвокатом, точнее, даже хозяин адвокатской конторы. Пишет стихи и рассказы, издает книги. Дети выросли, давно уже самостоятельны, и почти все адвокатские гонорары Павел Иванович вкладывает в историю Находки и Дальнего Востока. Живет в своем доме, на сопке, вверх от пляжа и бухты Бархатная.
Из китайской гостиницы он меня решительно забрал, привез к себе, «ну какие церемонии!», и, едва познакомив с супругой, повел показывать свои сокровища. Две-три его пристройки к дому (земельный участок позволяет) представляли собой цельные комнаты метров по тридцать квадратных. Плотно, не меньше метра дистанции, стоят стеллажи до потолка. Настоящие библиотечные залы, 87 000 книг! «Так это и будет библиотека»,- Павел Иванович поделился со мной важнейшим жизненным планом: пристроить еще пару залов, открыть отдельный вход с улицы и учредить бесплатную библиотеку. А потом оставить её городу. За свои журналистские …дцать лет мне, конечно, приходилось писать и о многих фондах, спонсорских программах, но впервые довелось пообщаться со столь искренним и… ярым Благотворителем, Благодетелем в чистом виде… Типа как Третьяков, тоже, кстати, Павел, но — Михайлович.
Думаете, в этом весь сюжет? Мы не дошли еще и до половины! Для представления следующего фокуса вам надо немного напрячься и вообразить это: 87 000 книг, 30 с лишним стеллажей. Так вот когда я сказал ему, что мне нужна одна книга-доказательство, что я хочу проиллюстрировать с цифрами в руках, что значила сибирская пушнина в XVll веке в России, поднимающейся после Смуты. Сколько конкретно стоили такие-то и такие-то шкурки зверей в тогдашних ценах.
И то, что потом некоторые редактора посчитали просто сенсацией, все эти цифры: от 1,5 до 550 (тогдашних!) рублей за шкурку лучшего баргузинского соболя, цены на других зверьков… — все это я собрал из нескольких книг, почти брошюрок, в том числе довоенного автора — «Промысловые звери наших водоемов», В.Н. Каверзнев (М. 1930 г.).
А самый фокус в том, что эти книги Павел Иванович принес мне в кабинет… минут через пять после формулировки моего довольно смутного запроса! То есть он помнит, читает! Он придумал и какую-то свою систему классификации. И уж его-то книги — это не 4-5 тонн бумаги и картона! За полгода до описываемых событий я выслал ему по почте несколько своих книг, и в его письмах (по электронной почте) были не только благодарности, но и несомненные следы прочтения!
… Энергично-щедрый Шепчугов привез меня на встречу, познакомив и с Леонидом Ивановичем Красницким. Его клуб «Находкинский родовед» решает задачу и вовсе уникальную: собирает биографические данные и выстраивает генеалогические древа.
Тут я получил серьезнейший в этом путешествии подарок. Я довел семейную хронологию до прапрадеда, а здесь получаю драгоценный ксерокс бумаги «Из истории заселения Ханкайского района». Это же в том самом Уссурийском казачьем войске, куда в Xl Xвеке переехали из Черниговщины мои предки. В списке жителей Южно-Уссурийского округа, составленном 25 июня 1896 года, значатся «вдова Пелагея Шумейко… дети ее Николай Прокопьев Шумейко…». То есть моих прапрапрадеда и бабку звали Прокоп и Пелагея. Прокоп Шумейко, изысканиями Красницкого, примерно 1820 года рождения. В принципе, известно, что линию всех Шумеек можно вывести к полковнику Нежинского полка в войске Богдана Хмельницкого 1640-х годов Прокопу Шумейко, который уж прочно попал в письменные источники.
Здорово и симптоматично, что мой прапрапрадед носил то же имя, что и самый известный из Шумеек. Почитаемое в роду имя. Память.
День в музее
И еще одна встреча состоялась благодаря Павлу Шепчугову. Видно, чем-то он помог и музею города, так что меня там приняли, как родного, показали «единицы хранения», связанные с историей жестянобаночной фабрики, где по 1970-й год директорствовал мой отец Николай Прохорович Шумейко. Тут, конечно, было немного смеха сквозь слезы — ну какие вещи можно хранить как память о директоре фабрики, изобретателе? Они, музейщики, когда-то писали нам в Москву, просили выслать что-нибудь. Мои родители высылали, они хранили, я приехал и сфотографировал, вернулся в Москву, показал на ноутбуке несколько снимков, родители узнали — такой вот круг замкнулся…
А искомыми «единицами хранения» в «нашем» разделе музея стали служебное удостоверение отца, фотографии (7 шт.): в Японии среди лабиринтов промышленных конвейеров в оранжевой каске. И здесь, на ЖБФ, примерно в 1968 году у подъезда в зимних шапках вместе с главным инженером Николаем Иннокентьевичем Широколобовым — его я помню хорошо, в 1977 году отец перевел его на новый завод алюминиевой тары, запускавшийся в городе Дмитров Московской области.
А еще в музее есть «Свидетельство об изобретении №…», почетные грамоты (2 шт.), правительственная телеграмма с поздравлением и… самый весомый экспонат — логарифмическая линейка отца. Те, прочие «единицы», все ж таки бумаги, а это — вещь, хотя и непонятного уже, наверно, для половины посетителей музея назначения…
Да, «единицы»… Да, хранение. По выходу на пенсию мой отец сделал на даче три полки и перевез туда весь свой архив. Это — специальные журналы по алюминию и уплотнительным пастам, по способам сварки, запайки швов консервных банок. Его статьи в специализированных журналах, книги по методикам выборочных оценок качества алюминиевой и жестяной тары, десятка полтора папок с чертежами. Я, будучи студентом, пользовался только 3-4 учебниками, справочниками… Отцу сейчас — 82. Где-то еще лежат по полчемодана магнитофонных бобин и 8-миллиметровых кинопленок: семейные съемки, Япония, торгпредство… Между прочим, есть и фрагмент урока в японской школе балета, проводимый примерно в 1961 году знаменитой тогда балериной Суламифью Мессерер и, кажется, Алексеем Варламовым.
… Перед прощанием Павел на своем джипе провез меня вдоль побережья. Развернулся на самой границе сбегавшей с сопки травы и поднимавшегося от моря песка. Я разулся, закатал штанины и вошел в воду. Загадал желание и бросил монетку. Потом кое-что вспомнил и торопливо дошвырнул еще.
