Выставка художников Владимира и Валентины ЗАХАРЕНКО в картинной галерее «Вернисаж» стала настоящим открытием нынешнего сезона. Оба художника известны далеко за пределами города и края, оба в этом году отметили круглые даты — 70 и 65 лет. Так что выставку с полным правом можно считать юбилейной.
Благодаря Валентине ЗАХАРЕНКО в художественную жизнь Находки прочно вошла техника батик, роспись по ткани. Мастеров, использующих этот прием, называют батикёрами. С легкой руки талантливого человека техникой заинтересовались художники и педагоги Людмила РЕЗНИЧЕНКО, Вера КОНЮХОВА, Татьяна ЦЫГАНКОВА. Работая в излюбленной технике, художница периодически обращается к художественному ткачеству, представляя зрителю трудоемкий гобелен, выражает себя в графике. Работы автора хранятся в российских музеях и галереях, частных коллекциях за рубежом.
— Валентина Васильевна, какие ваши работы вам ближе всего?
— Если говорить о художественной стороне, то ближе те, которые проще по исполнению, но больше по выразительности. Меня привлекает выразительность цветового пятна и его лаконичность. Может, зритель не поймет, но почувствует… Мне важно не изобразить, а выразить.
— Вы работаете в собственном стиле, создавая особое пространство, не похожее на реальное. Вас этому научили преподаватели?
— Не учителя дают индивидуальный путь. В Строгановке на новом этапе учат азам — рисунку, композиции, декоративной композиции. А сама техника, ее возможности и тонкости, а также самостоятельные находки уже приходят в творчестве. Многое зависит от материала, который дает новую задачу. Кроме того, люблю работать экспериментально. Интерес, который поддерживается в новом пути, всегда дает хороший результат, иногда удивляющий самого автора. Эксперимент подчас преподносит неожиданные и порой шедевральные находки, подстегивая сам момент творчества.
— С какими материалами любите работать больше всего?
— Крепдешин — «моё всё». В этой ткани есть душа. Вот, к примеру, есть натуральный шелк эк-сельсиор — сам по себе красивый, тонкий, для платья необыкновенный. А расписать… На выставке в галерее «Вернисаж» экспонировалась работа «Смотрю с горы Сестра». В этом произведении хотелось бы сделать больше, но не получилось полностью воплотить задуманное именно из-за возможностей полотна. Потому что в нашем деле даже сама ткань «вмешивается» в процесс создания произведения.
С крепдешином так: когда после работы полотно высыхает, смотришь и спрашиваешь себя — ты ли это сделал?.. Я не чувствую, что здесь только моя рука — это я вместе с крепдешином. На мой взгляд, бумага или холст возьмут все, что ты задумал. А ткань — нет, она имеет свой характер.
— Валентина Васильевна, вашему творчеству художник Николай ЖОГОЛЕВ, бывший одно время председателем правления Приморского отделения Союза художников, дал такую характеристику: «Если в гобелене Валентины ЗАХАРЕНКО чувствуется строгость форм и тяготение к устойчивости, то при работе над батиком и особенно в росписи по шелку, несомненно, проявляется свобода и раскованность. Эмоционально насыщенные, трепетные, изысканные — так можно характеризовать росписи художника». Можно ли проследить, откуда эта изысканность взялась?
— У меня в детстве была книга с иллюстрациями классика книжной иллюстрации — художника Конашевича. Этот автор много иллюстрировал литературы, издававшейся для детей в те годы: сказки Пушкина, «Муху-Цокотуху». У него мне очень нравилось то, что сейчас можно назвать «трепетность» рисунка. Кстати, меня иллюстрирование книг тоже привлекает как область творчества.
Еще одним источником я бы назвала изобразительную культуру Японии. Как-то мне довелось побывать на творческой даче в европейской части России, в Горячих Ключах. И там мне сказали: «Регион влияет». Географически к нам ближе не европейская культурная общность, а дальневосточная — Китай, Япония. И потом, как известно, в этих странах много работали с шелком. Меня также привлекают пастели моей коллеги Ольги КОЗИЧ. Художники общаются между собой и, безусловно, влияют друг на друга.
— Расскажите о семье. Вам родители дали импульс к творчеству?
— На начальном этапе — безусловно. Мама и папа были учителями. Отец — математик, мама – начальных классов. Кроме того, у нас была большая библиотека. Влияние отца еще сказалось в том, что, планируя получать образование, я сначала решила выбрать физико-математический факультет.
Математика на самом деле очень близка к творчеству, к искусству. Математические основы, анализ и синтез — это и основы творчества. Обратите внимание: все состоит из деталей. Но как собрать их в целое? Ведь только тогда возникает образ. Когда художник пишет, он обращает внимание на самые маленькие детали. Но в результате произведение должно стать конгломератом частностей, объединенных в общую картину и при необходимости опущенных.
Если еще говорить об истоках, моими первыми наставниками были супруги СТЕПАНОВЫ. Творческая семья, приехавшая из Москвы, открыла в Южно-Сахалинске первую школу. Именно они привили мне любовь к творчеству. Когда подросла, мы переехали из поселка на севере Сахалина в Южно-Сахалинск. Я училась у них четыре года, из которых два года преподаватели готовили меня к поступлению в художественное училище. Всю жизнь поддерживаю отношения со своими первыми, самыми дорогими учителями. Юрий Викторович еще здравствует. У него к 80-летию не так давно была выставка в Южно-Сахалинске.
— Что вам ближе — живопись или графика?
— Я больше график. У меня всегда легче шла акварель, в живописи знатоки всегда видели мои ошибки. Если проводить параллели, гобелен — это живопись, батик — графика. В живописи есть объем, фактура мазка.
— Что для вас служит толчком к творчеству?
— Это может быть какой-то минимум, некая единица впечатления, но которая обязательно дала эмоциональный импульс. В лесу иногда попадаются такие ажурные листики, скажем, скелетик листа. Именно такая малость послужила импульсом к созданию батика «Осенние кракелюры». Работа «С легким паром, Маша» — это интерес к движению линии. У меня случайно упал взгляд на пол — вижу дочерины ноги, потом широкая юбка. И вдруг — раз-раз-раз — весь объем закрутился в пирамидку, чалму из полотенца на Машиной голове… В произведении «Легенда Бохая», наоборот, я старалась подыскивать какие-то мотивы, которые бы сложились в общую композицию.
— Как выработали свой стиль, такой далекий от традиционной реалистической манеры?
— На самом деле художник, даже если он выбрал иное направление, чем реализм, все равно «держит руку», работает и как реалист. Это основа. Но как таковая работа с натуры меня не привлекает: натура слишком довлеет, мешает выразить то, что хотелось бы самому. Для примера. Я работала с моделью, писала портрет. Но этюдный вариант и конечный результат сильно отличаются.
После того, как человек ушел из мастерской, я написала свое ощущение от его личности. Оно, конечно, пришло через некоторое время, не сразу. Этот отзвук, собственное впечатление от человека — гораздо интереснее, чем работа с моделью, где индивидуальность художника проявляется, по-моему, только в его умении владеть ремеслом.
— В одном из интервью вы как-то сказали: «Чтобы больше увидеть, не вглядывайтесь. Расширенному зрению больше открывается». Что имелось в виду?
— Расширенное зрение предполагает общее впечатление. В моем представлении расширенное зрение дает гораздо больше в понимании явления. Скажем, такое грандиозное действо, как рассвет. Если будешь конкретизировать: вот солнце, вот светило всходит, это мало что даст внутренне… А если воспринимать в целом, гораздо больше узнаешь об этом явлении, например, его эмоциональной стороне. Для художника важнее почувствовать выразительность момента, а не изобразить.
— То есть мы вновь возвращаемся к той мысли, которая первой прозвучала в нашей беседе.
— Конечно. Конкретность всегда мешает. Ты только это и видишь, а не картину в целом.
— Такое мироощущение, наверное, не присуще большинству. В этом случае закономерен вопрос о том, каков душевный склад художника?
— Не секрет, что художник в широком смысле обостренно воспринимает окружающий мир. Как сказал поэт, художник — это «чувствилище».
— Это ведь не очень-то в жизни помогает, скорее, мешает?
— Конечно, но не в этом дело. Добавим еще штрихов к портрету. Художник не всегда поступает так, как другие считают нужным в данный момент. Часто действует спонтанно, по ощущениям. Мы не сделаем открытия и в том, что эти ощущения могут простираться в пространство предчувствия, пророчества. То есть гораздо дальше, чем он сам ожидает.
Художник и не знает об этом. Он просто рисует, движется по ощущениям «красиво-некрасиво», «то, что я хочу, или нет». Может даже уйти не в ту сторону, которую задумывал сознательно, переделывает и вдруг натыкается… Ищет, не осознает, но — хватает. И так можно сказать о каждом художнике, поэте, артисте. Для меня яркий тип подобного художника — Пастернак. Завершая портрет, можно предложить следующую мысль. Художник не может не рисовать, писать, играть. Он имеет полное право сказать: «Я без этого не существую». Хотя, конечно, бывает, что утрачивает интерес к творчеству, но это внутренне драматическая ситуация.
— Вас всю жизнь сопровождает единомышленник и коллега — муж Владимир ЗАХАРЕНКО. И даже выставка у вас совместная.
— Да, мы идем по жизни рука об руку. Владимир Кириллович сейчас переживает новый период, можно сказать, перелом, глобальные перемены. Переход на другой вид творчества — живопись. Этот вид требует огромного напряжения, фактически целой жизни, чтобы чего-то достичь. Нам уже немало лет, и вдруг он берется, можно сказать, начать творческую жизнь заново. Я восхищаюсь мужем, его отвагой.
Он создал свою манеру в творчестве и выработал подход к жизни и реальности, много работая как художник-прикладник в технике маркетри (мозаика из деревянного шпона). Владимир — большой художник, и я уверена, он продолжит двигаться в том же направлении.
