В 16 с половиной лет для Вали Тверяхиной закончилась пора милых девичьих грёз и мечтаний. В реальности преобладали тёмные краски: пришлось туфли сменить на кирзовые сапоги и взять в руки лопату и кирку, чтобы рыть окопы и танковые рвы. Суровое слово «демобилизация» прочно вошло в её жизнь, как, впрочем, и в жизнь многих сверстниц и женщин постарше подмосковного города Серпухово, который всего в 100 км от столицы. И, как вспоминает Валентина Андреевна Казакова (нынешняя её фамилия), бомбёжка была постоянной. Встречая препятствия, а Москва старалась защититься от вражеской авиации, немецкие самолёты, дабы не везти бомбы назад, сбрасывали их на окрестные города и селения.
— Когда пришла осень, мы начали мёрзнуть, но жечь костры строго запрещалось, – вспоминает моя собеседница. – Однажды от холода стало уже совсем невмочь, мы нарушили запрет и жестоко поплатились за это. Место-то ровнёхонькое, никаких возвышенностей поблизости. Тоненькую струйку дыма заметили на вражеской стороне, и начался такой обстрел, что жутко было. Погибла женщина. Остальные отделались, как говорится, испугом. С приходом холодов многие из нас пошли работать в военный госпиталь, который разместился в городской больнице. С декабря по март я трудилась там санитаркой. С наступлением наших войск число раненных росло. Но, как оказалось, не каждому дано выдержать, когда на твоих глазах страдают от невыносимых ран люди. До сих пор помню, как кричал молоденький парнишка, у которого была выворочена вся спина, как умолял военврача спасти его…
…На разговор о войне Валентина Андреевна согласилась неохотно, чтобы «не бередить пережитого». В семейном альбоме сохранилась лишь одна фотография военных лет, на которой – молоденькие девчата в гимнастёрках без погон. Но память, несмотря на то, что нашей героине в ноябре прошедшего года исполнилось 87 лет, сохранила на удивление даже малейшие детали той далёкой теперь поры, поры её юности.
— Помню, как шипела бомба, упавшая рядышком с нашим домом, – рассказывает Валентина Андреевна. – Закрыла глаза, думаю: вот и всё, жизнь окончена. Но бомба, на наше счастье, не взорвалась. Когда приехали сапёры обезвреживать её, «начинка» оказалась из песка, а в записке были слова: «Чем можем, тем поможем».
…Работать в городе было негде: ткацкие и ситценабивная фабрики были в начале войны эвакуированы в Ташкент. Приходилось перебиваться случайными заработками, в основном очищали от снега лётное поле на аэродроме. Однажды Вале и её подругам предложили работу в воинской части. Так она стала вольнонаёмной. Фронт продвигался к Наро-Фоминску…
— Мы шли следом за передовой, на железнодорожных станциях очищали от грязи и различных примесей горючее, которое прибывало в цистернах, — вспоминает Валентина Андреевна. – Я была старшей над вольнонаёмными (должность вроде сержанта). Носили мы военную форму, гимнастёрки, шинели, только без погон. Оборудование на станциях было везде старое, помучились изрядно. А работали обычно по 12-14 часов. Гимнастёрки, насквозь пропитанные мазутом, бросали сначала в бак с керосином на пару дней, только потом стирали. Но самое страшное было в том, что в любой момент жизнь могла оборваться: немецкая авиация постоянно была в небе и нещадно поливала огнём, сбрасывала бомбы. Особенно нам досталось в Смоленске. Накануне советские войска освободили Оршу. Немецкие самолёты сбрасывали листовки со зловещей фразой: «Орша ваша, а Смоленск будет – каша!» И действительно, где-то с неделю вой немецких самолётов фактически не прекращался, от городских зданий после бомбёжек остались одни стены. Нам начальство приказало взять необходимое и бежать, другого выхода не было. Я была убеждена, выжить не удастся. Мы с девчонками нашли огромную яму и залегли в ней. Тут наши бойцы сбили вражеский самолёт, оказалось, он был с несброшенной бомбой. А упал неподалёку от ямы. Нас взрывной волной подняло вверх и сбросило вниз. Земля ходила ходуном, как качели. И всё же мы остались живы. Бог миловал и на этот раз. Затем были Минск, Прибалтика… В Каунасе оборудование для очистки горючего было намного лучше, мощнее, нам стало полегче работать. Авиационное масло было после очистки даже съедобным, мы жарили на нём картошку. Победу встретили в Вильнюсе. А 20 июня 45-го я уже ехала в поезде домой.
…На её гимнастёрке без погон была одна медаль «За боевые заслуги», это потом, со временем, ей вручат орден Отечественной войны второй степени, медаль «За оборону Москвы», медаль Жукова, две медали «За освобождение Белоруссии», юбилейные…
В 44-м встретилась она с ровесником, как потом оказалось, это была любовь на всю жизнь.
— Нам было по 20 лет. Пётр рядовым прошёл всю войну. В бою лишился глаза, был весь израненный, но для меня он был лучше всех. Мы с ним прожили вместе 50 лет, — говорит Валентина Андреевна и показывает портрет мужа в молодости, который висит на видном месте в квартире.
Она вспоминает, как долго после войны не могли встретиться, когда он уехал на родину, на Дальний Восток; как подруги «обнадёживали», мол, он давно нашёл другую; целый год ждала перевода от него на дорогу; как 18 км шла пешком и от недоедания не могла больше двигаться, как наконец встретились с любимым… Всё нынче вспоминается совсем с другим чувством. Это было настоящее, то, что объединяет не на время, на всю жизнь. Они поженились в 1947 году, какое-то время жили в пос. Преображение, потом приехали в Ливадию, вырастили двух дочерей. Петра Ефимовича не стало в 1995 году. Нынче навещают маму дочери, бабушку – внуки и внучки, правнуки.
В просторной двухкомнатной квартире чисто и уютно, на вопрос, кто помогает по хозяйству, Валентина Андреевна ответила, что справляется пока сама. Правда, навещает социальный работник, приносит продукты, но «в магазин она и сама в состоянии ходить». Словом, несмотря на солидный возраст, держится молодцом.
Ольга ЧИКИЛЬДИНА