Раиса ПАУТОВА: Я это помню

Говорят, существует три признака, которыми должен обладать хороший писатель. Во-первых, он должен сказать что-то ценное; во-вторых, он должен правильно выразить это; в-третьих, он должен быть правдивым. Писательского дара мне Бог не дал. Вот только быть предельно правдивой мне совершенно не трудно.
Странное дело, но всё чаще вспоминаю эпизоды из моего детства и отрочества, которые были во время войны, в эвакуации в городе Славгороде Алтайского края. Эти воспоминания складываются из отдельных картинок, запахов, звуков, голосов.
…Об эвакуации населения с запада в восточные регионы страны – Урал, Сибирь – написано много книг, сняты фильмы. А вот с востока на запад… Нашу семью эвакуировали летом 1941 года из села Екатериновка Буденовского района (ныне Партизанский) Приморского края, где находилась кавалерийская часть, а папа в звании майора был начальником штаба. Здесь, в Екатериновке, я окончила два класса начальной школы.
Несколько раз пыталась что-то отыскать об эвакуации из Приморья. Пока нашла только один документ. Это шифрограмма Сталину от секретаря Хабаровского КК ВКП (б) Баркова Г.А. «Об эвакуации семей руководящего состава» от 24 июля 1941года, в которой Барков сетует: «Не слишком ли торопимся с эвакуацией?». На первом листе шифрограммы Сталин – Баркову: «Семьи пограничников и комсостава нужно эвакуировать из прифронтовой полосы. Отсутствие такого мероприятия привело к уничтожению членов семей комсостава при внезапном нападении немцев. То же самое может случиться при внезапном нападении японцев».
По данным начальника тыла ТОФ, на 2 декабря 1941года было эвакуировано из Приморья 10 142 человека – жён и детей военнослужащих. Приморье не было ареной боевых действий, но жизнь края определялась его пограничным положением. В 125 км от Владивостока и в 95 км от Ворошилова (г. Уссурийска) вдоль советско-китайской границы находились японские войска. С июля 1941 по 1942 год Квантунская армия увеличилась до одного миллиона солдат и офицеров, в два раза возросло количество танков, в три раза – самолётов. Опасность нападения Японии на СССР всё время оставалась реальной. Мы являлись семьей комсостава, т.е. наш папа был командиром Красной Армии.
Собирались мы спешно, оставляя вещи. Весь наш багаж – пара узлов и один чемодан. Мы – это мой старший брат Владик, он на три года старше меня, младший сводный брат Алик, родившийся в 1940-м году и наша мама. Фактически она наша с Владиком тётя. Наша родная мама умерла, когда мне было три года. Мои родители из одной деревни Тюпкильды, что в Башкирии, однофамильцы – Сафиуллины, татары. Папа — Нуретдин Сафиуллович и мама Нурбану Галямутдиновна. Её младшая сестра Минзиян жила с нами и училась в педтехникуме на воспитательницу детского сада. Было это в городе Белебей. Потом Алкинские военные лагеря, откуда не успели довезти в город родную маму с приступом аппендицита. Вот так и получилась, что для нас с братом тётя Минзиян стала мамой.
Грузили нас в товарные вагоны. Сидели и спали прямо на полу вагона. Состав шёл без остановок днём и ночью, даже не знаю сколько суток. Было страшно, тёмно, душно. И вот раздался скрежет, состав остановился, раздвинулись стенки вагона, и яркий ослепительный свет ворвался в вагон. Мы увидели Байкал! Станция Слюдянка! От одного названия на сердце радостно. Не забуду это сказочное счастливое состояние, когда ладони коснулись поверхности воды, потом вода к лицу, потом вошла в воду, босые ноги оказались в прозрачной прохладной воде. Помню золотистое дно и крошечных прозрачных рыбок, которые плавали вокруг меня.
Потом мы ехали медленнее, надолго задержались на станции Татарск, здесь была пересадка, долго ждали поезд. Наш состав «худел», постепенно семьи оставались в городах и на станциях. В Славгород приехали, возможно, только мы. Нас подселили на окраине города на квартиру к пожилой семейной паре, они были немцами. Это был маленький глинобитный дом, состоящий из крошечных сеней и двух проходных комнат. В передней жили мы, в задней – хозяева. Помню очень тихих и молчаливых стариков. Главное то, что у хозяев было много книг! Из хозяйских книг мы с братом прочитали очень много.
Мы несколько раз меняли жильё и почему-то все годы эвакуации жили на окраинах. Из того времени остались воспоминания о постоянном голоде. Помню вкус и запах еды, лучшее лакомство – подсолнечный жмых, мы его называли макуха. Кусок макухи – и на весь день шли в степь с мешками собирать высохшие на солнце кизяки, чтобы протопить вечно ненасытную печь в нашей маленькой комнатке.
Вокруг степь. Взгляду зацепиться не за что, не так, как у нас в Приморье. Куда ни посмотришь, то сопки, то море. Я любила смотреть вдаль, когда ковыль выпустит свои метёлки, то степь превращается в волнующееся серебристое море, а над этим морем в жаркое сухое лето марево. Не забыть «затеруху», «песочный торт», колоски, горькое молоко, колкую траву. В какое-то лето я побывала в пионерском лагере, где-то под Барнаулом в сосновом бору.
Нас, детей, везли в товарных вагонах. Помню, лежим на голых досках. Сопровождающая учительница покачнулась и наступила на мою босую ногу каблуком. Было больно, потом рана на ноге долго гноилась, не заживала. Ни одного слова не сказала учительнице. Мы были так воспитаны, для нас учителя, как небожители.
Самое яркое впечатление от лагеря оставили тропинки. Мои босые ноги после колкой степной сухой травы наслаждались шёлком сосновых иголок, усыпавших тропинки. Идешь, слегка скользишь. По таким дорожкам хотелось ходить и ходить, гладить золотые стволы сосен. Я постоянно отставала от своего отряда, когда шли из столовой, любуясь соснами и чудесными лесными пейзажами.
Недалеко от окраины находился учебный аэродром. Мы с завистью смотрели издалека на летающие самолёты, все до одного мечтали вырасти и стать лётчиками и бить, бить фашистов. В наше время главным источником информации было радио, чёрные тарелки. Из них мы узнавали о событиях на фронте. После 1943 года по радио часто передавали отрывки из опер. Я наизусть знала почти всю оперу Чайковского «Евгений Онегин», заслушивалась Собиновым, Шаляпиным.
Мама обменивала на базаре вещи на лепёшки, на молоко, держала эти продукты только для моего четырехлетнего брата. Особенно голодно было в первые две зимы и два лета войны. Молоко продавали замороженное в форме мисок, а лепёшки почему-то были не круглые, а овальные. Мама их прятала от меня, потому что я не могла удержаться и тайком откусывала кусочек, а потом убегала из дома, чтобы этот кусочек медленно жевать, нет, не жевать, а долго сосать, удерживая во рту.
Как-то мне достались чёрные лакированные туфельки из Америки, ремешки пристёгивались к красивым выпуклым пуговицам. Обула, иду, опустив голову, глаз не спускаю с них. Радость без границ быстро кончилась. Не дошла в них из дома до школы. Туфли сносились, и очень скоро я опять шла босиком – подошва оказалась из прессованного картона, глаза полные слёз, так было обидно, как будто надо мной грубо посмеялись. Много лет спустя узнаём о ленд-лизе. Мои обновки – родом оттуда.
Зимой в школе было холодно. Сидели за партами в ледяных классах не раздеваясь, мёрзли руки, замерзали чернила. Тетрадей не хватало. Мы писали на брошюрах в пробелах между печатными строчками. Зимы суровые с метелями. Если жили на восточной окраине, то ветер в лицо, когда идешь в школу, а если на западной, то ветер буквально гнал в спину. В одной руке портфель, а в другой кирпич кизяка. Надо же было греть голландскую печку в классе. Но никто из нашего класса не пропустил ни одного урока по болезни, мы не болели, мы не знали, что такое простуда!
Когда я училась в пятом классе, на край парты каждому насыпали по горке сахарного песка. Эти блестящие белоснежные крупинки на черной парте – это чудо! Было собрано всё до пылинки. И так было несколько раз, правда, только в одну зиму. Но мы уже, предупреждённые учительницей, сшили маленькие холщовые мешочки. Дома мама по неполной чайной ложечке насыпала сахар прямо на стол каждому из нас, мы, я и братья, макали кусочки хлеба или лепёшки в эти сладкие горки.
Два лета третий и четвертый классы посылали на прополку. От голода и солнцепёка падали в обмороки. Со мной это случилось только один раз. Никто же не научил накрыть голову, пить воду. Летом мы ходили с вёдрами и водой заливать норки сусликов, чтобы сберечь урожай пшеницы для фронта. Осенью собирали колоски и пшеничные зёрна. Весь день идёшь по полю, по рыхлой, сырой после холодных осенних дождей пашне. Через плечо висит мешок типа сумы, в неё складываешь подобранные с земли колоски. Набрал – идёшь с ним через всё поле на край, чтобы ссыпать в большой мешок. Руки мёрзнут, покрываются цыпками, а ночью чешутся.
Мама сшила мне сатиновые чёрные шаровары. Это такие штаны, которые прихвачены у щиколоток и на талии резинкой. Если дядька не видит, то быстренько бросаю колосок в штаны, и он задерживается внизу, у щиколоток. Их накапливается несколько, колют и царапают ноги. Зато ночью жевали тайком украденные колоски. За весь день нас кормили один раз, вечером – кусок хлеба и кружка молока.
В пятом классе у нас появился новый предмет – немецкий язык. Учитель немецкого языка был настоящий немец – Классен Генрих Иванович. Это уже позднее мы узнали о массовых репрессиях целых народов. Возможно, Генрих Иванович из тех немцев, которых переселили из Поволжья в Казахстан. А тогда мне было его очень жалко. Мальчишки дразнили «немец-перец, колбаса», подкладывали дохлую мышь в тряпку, которой стирали мел с классной доски, убегали с уроков. Я помню его необыкновенно добрые карие глаза, он никогда не повышал голос. На следующий учебный год Генрих Иванович ушёл из школы. Ещё один был новый предмет – география. Уроки вела участница Великой Отечественной войны, вернувшаяся после ранения, Евдокия Афанасьевна Попова, она же наша классная. Евдокия Афанасьевна научила меня танцевать вальс. Уроки географии были всегда любимыми, буквально завораживали названия, мечталось о путешествиях.
После окончания войны мы ещё год жили в Славгороде. Летом 46-го за нами приехал старший лейтенант, помог собраться и сопровождал нас очень заботливо, мы ехали на запад, к отцу. Из окна вагона я видела покорёженную землю, оставленный танк с задранной в небо пушкой, печные трубы в пустом поле, я это помню.
Папа ушёл на фронт кавалеристом, а вернулся гвардии полковником, командиром гвардейской бронетанковой дивизии. Трижды был ранен, один раз контужен, кавалер орденов Ленина, Боевого Красного Знамени, Суворова, Кутузова, Отечественной войны 1-й степени, награждён медалями «За взятие Бухареста», «За взятие Будапешта», «За освобождение Праги», «За победу над Германией» и юбилейной медалью «XX лет РККА».
После войны отец вышел в отставку, построил дом в Уфе, вырастил сад, где только яблонь было больше 20-ти, дал нам возможность учиться и получить высшее образование.
А теперь большая просьба к тем, кто случайно прочёл мои воспоминания. Наверняка найдутся в Приморье те, кто был эвакуирован. Напишите свои воспоминания, пришлите на адрес: 692900, г.Находка, Приморского края, ул. Владивостокская, д. 6, Музейно-выставочный центр, Паутовой Раисе Нуриевне. Может получиться КНИГА.